Пушкинский театральный фестиваль: «Маленькие трагедии» в анатомическом театре

Пожалуй, еще ни один Пушкинский театральный фестиваль в Пскове не открывался так просто и по-домашнему как начавшийся вчера двадцать третий: без чиновничьих речей о роли культуры и Пушкина в нашей жизни, без гордого пересказа многолетней фестивальной истории.

Вышел на сцену директор Театрально-концертной дирекции Псковской области Дмитрий Месхиев и коротко сообщил зрителям, какое театральное многообразие ожидает их в течение ближайшей недели. Затем представил главного героя вечера – режиссера Руслана Кудашова, чей спектакль «Маленькие трагедии» и открывал фестиваль. А Руслан Кудашов – гость в Пскове не редкий, публика его знает, и он немножко знает псковскую публику. Возможно, поэтому режиссер тоже был краток: поблагодарил за то, что пришли, и извинился за возможный длинный антракт – сложные декорации требуют долгой сборки. Народ попросили не разбегаться (по крайней мере, по этой причине). Предупреждение оказалось излишним: публика никуда не делась, а после спектакля устроила артистам Петербургского ТЮЗа имени Брянцева стоячую овацию. Со всеми полагающимися «браво» и «режиссера!»

И это при том, что завершилось всё «Пиром во время чумы» - не самой сильной частью увиденных псковичами «Маленьких трагедий» от Руслана Кудашова. Режиссер добросовестно поставил все четыре, но казалось, что незримо присутствует еще одно пушкинское произведение – «Сцена из Фауста»: шум моря, песок и галька, разбросанные по сцене огромные (и просто большие) морские раковины, якорь… Но главное, конечно, человеческие кости и череп колоссального размера! И когда артисты, как аргонавты, выносят на плечах то ли утлый, то ли грузный (у Пушкина в «Арионе» всё же грузный) челн на этот пустынный берег, то, разглядывая их костюмы, вспоминаешь не стихотворение о единственном спасшемся певце, а как раз «Фауста». И про «мерзавцев сотни три», и про модную болезнь и про «всё утопить», конечно же. Но нет – из челна, который еще пригодится в финале как гроб, восстанет всё-таки певец. Режиссер назвал его Автором (Владимир Чернышов), хотя на самом деле это Пушкин. Только рыжий. Как Моцарт (Олег Сенченко), с которым они славно почудят после «Скупого рыцаря». Что не спасет Моцарта от смерти: чашу с ядом в руки Сальери (народный артист Валерий Дьченко) вложит сам Автор, чей портрет музыкальный гений носит буквально на груди – в виде принта на майке.

Моцарта, кстати, зритель узнает  сразу: лишь отзвучит «Ужасный век, ужасные сердца», и застучит в висках клубная музыка, так похожая на ритм сердца, как взгляд выхватывает из толпы на сцене хипстера в красных кедиках и узких штанишках. Он танцует самозабвенно, ничуть не заботясь, как выглядят со стороны эти прыжки и ужимки, но получается хорошо, очень хорошо! У артиста потрясающая пластика, но первая же мысль: значит, Сальери будет пожилым, в парике и камзоле. И таких моментально оправдывающихся ожиданий в спектакле много: то ли Псков видел уже столько «Маленьких трагедий», что любой ход кажется предсказуемым (а тут особенно мешали увиденные в прошлом году «трагедии» Петра Шерешевского , в этом году борющиеся за «Золотую маску» в трех номинациях), то ли режиссеры ловят одни и те же идеи, носящиеся в воздухе. И вообще, хорошо бы устроить отдельный фестиваль – только из трагедий! И вот тогда поглядим, поглядим… Но надо отдать должное Брянцевскому ТЮЗу: надолго отвлекаться (как говорили в пушкинские времена «развлекаться») он не дает.

Собственно, «цепляет» уже первая трагедия – «Скупой рыцарь», которую многие зрители наверняка считают скучной: велика радость смотреть на пьющего чужую кровь старика – ни тебе андалузских страстей, ни безумных злодейств, с которыми не совместим гений.  И, возможно, если бы не великолепный Барон (народный артист России Николай Иванов), та же участь постигла бы и «Скупого рыцаря» от Кудашова: порой, в постановках этой трагедии есть что-то разгонное, как будто подготавливающее публику к более интересным ей «Моцарту и Сальери» или «Каменному гостю». Но не в нашем случае. И дело не только в том, что Барон Николая Иванова настолько жовиален и силен, что любой Альбер перед ним просто тьфу. Нет, он любопытен еще и тем, как обосновывается его скупость, интересен акцентом, поставленным режиссером на миссию Барона. А миссия эта - прервать преступный путь золота, упокоить его в своих сундуках.

На сцене мы, правда, видим лишь один – в виде морской мины, и когда освобожденный сынок бежит к новой жизни, подобрав отцовские ключи, остается лишь догадываться, как там сейчас рванет. А ведь был, был момент, когда отец и сын, бросившиеся друг на друга в ярости, вдруг обнимаются! И падают в слезах, и Пушкин, то есть Автор развертывает (не над ними, а рядышком) карту звездного неба. А они смотрят в настоящее небо, показывают друг другу Орион (который в пушкинские времена был Арионом), Большую медведицу – как будто это действительно когда-то было в детстве Альбера, который только что прятался в скелете грудной клетки, и слышал, как клевещет на него отец... Так что карту Автор сворачивает быстро, предоставляя своим творениям завершить то, что суждено.

Тут отметим, что роль Автора в трагедиях Руслана Кудашова постоянно меняется: он то активно сотрудничает со своими персонажами как с равными – мы уже упоминали сцену, в которой он дурачится с Моцартом, разыгрывая Сальери. То поворачивает сюжет не в пользу любимца муз и своего любимца (уж гении-то  могут себе позволить солидарность).

И это абсолютно правильно: в конце концов, Моцарта в конкретном случае убил Пушкин, то есть Автор. Но вот он вообще уходит со сцены, предоставляя персонажам жить самостоятельно. И это тоже абсолютно правильно: художник, однажды придумавший своих героев, над их судьбой далее не властен, это убедительно доказывает нам двадцать три года Пушкинский фестиваль. А какая мука самому подчиняться? Логике повествования, провидению, неожиданной самостоятельности тех же героев! Смотришь, как на сцене «корежит» Автора, и вспоминаешь его же, то есть пушкинское: «Вообрази, какую шутку выкинула со мной Татьяна: замуж вышла»… И тут, понимаешь, делают, что хотят.

К слову, возможно потому, что спектакль игрался на незнакомой сцене и собирался буквально за сутки, иногда возникало ощущение, что в нем все тоже делают, что хотят. Или что могут. Как будто он подразболтался от дорожной тряски. Хотя всё чаще замечаемую во многих театрах разницу в классе между молодыми и зрелыми актерами (счет, разумеется, в пользу последних) на гастрольные проблемы не спишешь.

Но в этих «Маленьких трагедиях» есть, по крайней мере, две безупречные разновозрастные пары: Моцарт и Сальери и Дон Гуан (Радик Галиуллин) и Лепорелло (народный артист России Игорь Шибанов). Лепорелло, на наш взгляд, заслуживает отдельного признания: одетый, как будто он сбежал из рассказа О.Генри (впрочем, костюмы спектакля – это тоже отдельная история от их создателя – это Мария Лука), он самыми экономными средствами блестяще создает образ не слуги, а товарища, пусть и бесконечно уставшего от жизнелюбия своего Дона. Которого, кстати, убьет монах… Не статуя Командора, чью роль (во всех смыслах) играет скелет, части которого благополучно воссоединяются после антракта, а монах, бросающийся на Дон Гуана с ножом – по приговору Автора. Впрочем, Дон Гуан так и так обречен: кашель с кровью, который одолевает его уже на пороге дома Донны Анны, это же почти последняя стадия чумы… Царствие которой несколько неудачно славят в финале «Маленьких трагедий».

Но, как мы уже отметили, это никак не сказалось на овации, «браво» и «режиссера!». Будем считать, что двадцать третий Пушкинский театральный фестиваль в Пскове начался удачно.

Елена Ширяева

Фоторепортаж Андрея Кокшарова. Все фотографии.