All you need is... правда: чем Тюменский драматический театр псковских женщин покорил

 

Что видят влюбленные, когда приходят в псковский ЗАГС подавать документы на регистрацию заключения брака? Максимум брошюры о том, как устроить свадьбу. А надо бы - повесть Льва Толстого «Крейцерова соната». Для тех, кто читать не любит - на выбор: отличную экранизацию 1987 года с Олегом Янковским в главной роли или моноспектакль актера Тюменского драматического театра Александра Тихонова, срежиссированного Александром Баргманом.

 

Отрезвляет, знаете ли, заставляет серьезно задуматься: действительно ли все, что нам нужно, - это любовь? И что такое любовь вообще?

 

***

 

 

Сюжет, на первый взгляд, достаточно тривиален («стандартен», по выражению одной из зрительниц). В поезде главный герой, Василий Позднышев рассказывает случайным попутчикам (в данном случае в роли попутчиков оказался весь зрительный зал) историю своего брака. Женившись по любви, бывший герой-любовник решает исправиться, хранит верность супруге, вместе они растят пятерых детей. Однако в семейной жизни все не так гладко, как хотелось бы. Любовь оказалась не более чем физическим притяжением: супругам, «двум чуждым друг другу эгоистам», даже не о чем разговаривать. В какой-то момент в доме появляется скрипач Трухачевский, жена Позднышева увлекается им (вместе они исполняют «Крейцерову сонату» Бетховена, давшую название повести и спектаклю). Главный герой, сдерживая и пряча свою бушующую ревность, уезжает по делам. Возвратившись, застаёт их вместе. Музыкант сбегает, а Позднышев кинжалом убивает жену.

 

Но как это часто бывает у позднего Толстого, сюжет является лишь поводом для философских моралите автора. В уста Позднышева вложены многие заветные мысли великого художника - о главенстве духовного над физическим (тем паче физиологическим), о роли женщины и брака в жизни мужчины, о противоречии принципов частной собственности гуманистическому видению мира (в том числе собственности на женщину, закрепляемой браком), о невозможности лжи, даже во имя спасения. Эти непростые размышления и увели 82-летнего старца из имения в Ясной Поляне, от комфорта налаженной жизни с женой, в неустроенность дорожной сутолоки, к финалу - смерти на железнодорожной станции Астапово.

 

Параллелизм ситуаций - разочарования в семейной жизни автора и героя, путешествие в поезде - обнаруживается и подчеркивается режиссером спектакля: в самом начале постановки звучит известие об уходе Толстого из имения, а затем в рассказ Позднышева неоднократно вплетаются отрывки из последних писем писателя жене и обратно. Так рассказ о герое превращается еще и в рассказ об авторе, внесшего в текст частицу себя, своих ангелов и бесов.

 

***

 

 

Меткие психологические наблюдения Толстого, бьющая наотмашь откровенность «Крейцеровой сонаты» - несомненно, замечательный материал для актерской и режиссерской работы.

 

Главный режиссер театра «Мастерская» Григорий Козлов, внимательно наблюдавший за спектаклем из зрительного зала, отметил кропотливейшую работу Александра Тихонова как артиста: «Спектакль воплотил в себе потоковый способ существования, характерный для современного театра: очень резкие переходы между состояниями и настроениями героя, «поток без швов».

 

Актер настолько органично смотрелся в роли Позднышева, что зрители (а особенно, конечно, зрительницы) после спектакля интересовались его самочувствием: нелегко ведь, наверное, выходить из такого сложного образа? Вживаться в эту роль, вероятно, тоже неимоверно тяжело? Да и каково это - играть убийцу-ревнивца? Не испытывает ли Александр угрызения совести за подаренные зрительницам негативные эмоции и слова «нехорошие» - как же, назвал всех женщин проститутками и думает выйти сухим из воды? И логичный, такой женский вопрос: а вы женаты? Как выяснилось, женат, и супруга актера признавалась ему, что по ходу спектакля «в паре мест было стыдно» - настолько близки к реальности были описываемые Толстым ситуации и обиды. Все же, как настоящий актер, Александр испытывал после спектакля не терзания стыда, а скорее, радость творчества.

 

Его поддержал и режиссер Александр Баргман: «На сцене, когда есть правильная история, мы являемся сами собой. В жизни мы играем больше, чем в театре: мы лукавим, пытаемся быть удобными, носим маски. Быть актером - подарок судьбы, мы исследуем сами себя, занимаемся собой».

 

***

 

 

Кстати, объяснения относительно отношения к женщинам пришлось давать и Александру Баргману. Он полностью «реабилитировался» перед расстроенными (и даже разгневанными) псковитянками. «История страшная, - согласился он, - но ничего прекрасней женщины нет: они двигают жизнь. Взгляд Толстого несколько специфичен, помножен на его биографию, личную трагическую судьбу. Эта работа - и покаяние, и исповедь, и признание в любви. Мы, мужчины, - вечные дети, гуляки, любить нас не за что».

 

По словам режиссера, материал для моноспектакля искали долго, сначала нашли англоязычную пьесу «Крейцерова соната», но поняли, что необходимо самим изобрести инсценировку. Репетировали наездами в Санкт-Петербург, около месяца. «Пьеса давалась тяжело, - сознался режиссер. - Мне свойственна ирония и шаловливость, а здесь материал жесткий - приходилось себя обуздывать в смысле выразительных средств и стремиться к сути произведения».

 

Одним из главных средств выражения в итоге становятся многочисленные лейтмотивы, повторения-кружения одних и тех же фраз («тогда-потом», «все лгут», «все шиворот-навыворот»), звуков («Крейцерова соната», свист поезда), световых пятен, действий (герой неоднократно падает, причем режиссер играет смыслами слова «падение»: оно ведь бывает не только «физическим, но и «духовным»). Все эти повторы сплетаются в единую плотную ткань повествования.

 

Соответственно организуется и сценический мир: мы в поезде, который курсирует из пункта А в пункт Б, по одному и тому же маршруту, а значит, нас ждет самовар, чай в подстаканниках и - сахар. Последний приобретает в постановке символический подтекст. По мысли режиссера, это воплощение и «самоуслады, и медового месяца, и манны небесной, и того, что быстро исчезает, и того, о чем мы мечтаем».

 

Еще зеркало - куда ж без него путешественнику! Оно тоже играет немаловажную роль в повествовании: в самом начале Позднышев сдергивает с него черную ткань - так начинается откровенный разговор о себе и любви, для которого необходимо взглянуть на себя. В финале ткань возвращается обратно: отражать больше некого, ведь одновременно со своей женой Позднышев убивает себя.

 

Вместе с привычными железнодорожными реалиями героя в вагоне сопровождают три прямоугольные передвижные рамы, на которых висят свадебные платья. Вот они - белоснежные воплощения страшной лжи законного брака: сначала - романтические иллюзии, затем - кружево безудержной страсти и дети, которых Позднышев качает на руках, наконец - растерзанные, разбросанные по сцене белые пятна.

 

В момент рассказа об измене жены стойки, стоявшие рядом, сдвигаются вместе и образуют треугольник - любовную фигуру, которая и приводит героя к страшной развязке «критического эпизода» (так характеризует свой поступок сам Позднышев). А в финале рама с единственным все еще висящим платьем оказывается лежащей на полу. В ее центре, на белом свадебном наряде (или теперь уже саване) - распростерт герой. Он роняет кусочек сахара вниз, на платье, с просьбой-мольбой-криком «Прости! Прости меня!» И хоть убейте - жалко до слез этого нервного, растрепанного, обманутого и обманувшегося мужчину и всех других - «тривиальных и стандартных», едущих в душных вагонах и плывущих в любовных лодках.

 

«Театр - это вопросы самому себе, - мудро заметил Александр Баргман в разговоре со зрителями, - как в это «нестройное» время оправдывать свое бытие, двигаться вверх, вперед, не быть деструктивным». И добавил: «Хотелось бы, чтобы этот спектакль работал «от противного», чтобы давал людям свет».

 

***

 

Два кило сахара-рафинада, два Александра и три свадебных платья - рецепт «Крейцеровой сонаты» от Тюменского драматического театра прост. Зрители, в течение часа познавшие всю сладость крика «горько», свет рассмотрели и расчувствовались. Прозвучали даже высказывания в том духе, что «жаждем исправить ошибки», что скорее домой надо - «целовать наших ангелов», мужчин то бишь. Эх, Лев Николаевич, прошло ровным счетом 126 лет, а все по-прежнему!

 

 «- Они говорят... И всё лгут... - сказал он.

- Вы про что? - спросил я.

- Да все про то же: про эту любовь ихнюю и про то, что это такое. Вы не хотите спать?

- Совсем не хочу.

- Так хотите, я вам расскажу, как я этой любовью самой был приведен к тому, что со мной было?

- Да, если вам не тяжело.

- Нет, мне тяжело молчать. Пейте ж чай. Или слишком крепок?»...

(Л.Толстой, «Крейцерова соната», 1890)

 

Елена Никитина