Он хотел быть памятью народа…

Дневник читателя  11.12.2014.

Нравственное   начало   должно  стоять   выше,   чем  юридическое.

Справедливость - это соответствие с нравственным правом прежде,

чем  с юридическим.

                                   (Александр Солженицын «Как нам обустроить Россию»)

11 декабря - День рождения Александра Исаевича Солженицына. Сегодня ему 96.

В ноябре 1962 г.  журнал «Новый мир» печатает повесть «Один день Ивана Денисовича». В радости и надежде хрущевской оттепели Анна Ахматова написала:  «Ее обязан прочитать и выучить наизусть каждый гражданин из всех 200 млн. граждан Советского Союза».

Интеллигенция воодушевилась: казалось,  после «Ивана Денисовича» сталинское мракобесие заклеймили навечно, этого больше никогда не будет, не повторится, литературные критики заклинали: всё, всё тема закрыта, больше не надо. А цензоры идеологии опасались, что после Солженицына все начнут писать лагерную прозу. И тогда главный редактор «Нового мира» Александр Твардовский прибегнул к хитрости.  Александр Трифонович объяснил референту Хрущева Владимиру Лебедеву, какие доводы необходимо привести Никите Сергеевичу: «Художественный уровень этой вещи столь высок, что все остальное будет настолько ниже, что уже не будет речи о печатании». Спустя годы в дневнике А.Твардовского появится запись: «Я перечитал «Ивана Денисовича» и ахнул! Это же совершенно антисоветская вещь, где показано две страны – одна сидит в лагере, а другая ею управляет».

Повесть была  задумана еще в казахстанском лагере Экибастуза, у большинства персонажей имеются  реальные прототипы. В 1958 г. Александр Солженицын начинает писать «Архипелаг ГУЛАГ», но понимает, что полноценного труда не получится, - мало материала. И тогда рождается «Один день Ивана Денисовича». До сих пор непонятно, как же повесть дошла до читателя?.. Все партийные боссы, которые её читали, пропустили самое важное, - они не увидели главную тему Александра Исаевича  - Архипелаг ГУЛАГ. Но время славы оказалось ограниченным – три недели. Сам Солженицын надеялся на более долгий вздох. И вот уже активизировались партийно-литературные голоса, найдя себе сытное поле брани. Пройдет немного времени, и Никита Хрущев заявит о преемственности советских достижений, которые никому не позволено марать. После выступления Хрущева литературные прихвостни  поспешили назвать «Новый мир» «сточной канавой очернительства».

Людмила Сараскина: «… на этот манок, на этот огонь правды, на это полыхающее литературное знамя потянулись люди, которые хотели ему довериться, те самые зеки, которые поняли, что этому человеку можно рассказать о своей судьбе, о своем опыте, они стали приходить к нему тайно». 

«Один день Ивана Денисовича» - гуманитарный прорыв в идеологизированной советской литературе тех лет. Читатель прочитал о тех морально-нравственных, духовных проблемах своей жизни, о которых шептались на кухнях под журчание бегущей воды из крана. Здесь вольная жизнь показана ужаснее лагерной; здесь страшная история Беломорско-Балтийского канала, где люди работали за пайку хлеба; здесь безобразные хрущевские гонения на церковь (вот вера тысячелетий – им 25 лет лагерей – а они всё молятся, кто на восток, кто на запад, каждый по своему вероисповеданию); здесь скорбная история сидельцев тюрем и лагерей Советского Союза. Шухов говорит:

- А я за что сижу? За то, что в 41-м к войне не были готовы…

Писатель открыл нам живой русский язык, явив откровение солженицынского стиля.

Из телеинтервью театроведа Бориса Любимова: «Не столько лагерная правда меня потрясла. Его язык – это возврат к лучшим традициям. Здесь традиция «Максим Максимыча» Лермонтова, и «Записок охотника»  Тургенева. За «Иваном Денисовичем» стоит огромный писатель, который прокладывает тропку через послевоенную литературу в экспериментальную прозу 20-х годов и дальше – в великую классическую литературу и одновременно в будущее. За ним пошли писатели. «Новомирская» проза, на мой взгляд, большая «новомирская» литература началась с 62 года».

В 2008 году Людмила Сараскина за документальный роман «Александр Солженицын» получила второе место премии «Большая книга». В предисловии к своей книге она подчеркивает, что биографу не пристали «ни розовые очки, ни судейская мантия». Цель свою она видит в том, чтобы «осветить... возвышенным пониманием, а не пятнать низменными искажениями» жизнь и судьбу Солженицына. Людмила Сараскина абсолютно позитивна к своему герою. Антисолженицынская тема ею даже не рассматривалась. Сараскина не стремится рассуждать, является ли Солженицын великим писателем. Важно, что она рассматривает, анализирует, насколько тексты Солженицына и его авторская стратегия смогли изменить «строение и состав» русской словесности, изменить сознание миллионов его читателей. Что говорил Александр Исаевич, не всё, не всем и не всегда нравилось. Даже если забыть о намеренном перевирании и умышленном нежелании услышать и понять его слова. Он совершил то, что совершил.

Более того, совершил всё, что хотел совершить. Солженицын – фигура, вокруг которой всегда были зоны умолчания, недосказанности. Его предавали, убивали, дискредитировали словом и делом. Но сила духа, жизнь не по лжи помогли ему отстоять себя как человека и гражданина. Духовную катастрофу двадцатого века писатель-гражданин Александр Солженицын полностью разделил со своим народом. Герой Сараскиной призывает идти к миру «не мечем, а духом». Пожалуй, это евангельское выражение раскрывает морально-нравственные постулаты Солженицына. «Имя-крик, имя-скрежет, имя-протест. Ожог сознания» (Л. Сараскина)

На эхо российских перемен  Александр Исаевич откликнулся живо, заинтересованно. В сентябре 1990 г. в советской печати вышла статья «вермонтского затворника» -  «Как нам обустроить Россию». Уже первые строчки кричали о возможности катастрофы. «Часы коммунизма - свое отбили. Но бетонная постройка его еще не рухнула. И  как  бы  нам,  вместо  освобождения,  не  расплющиться  под его развалинами». Но мы, захваченные ветрами перемен, бежали прочь-прочь от его слов.

Правда, до боли стыдно было перед ним, когда его загикала-затопала Государственная Дума, - по-хамски, со всем пылом комсомольско-партийных вожаков.  Тогда-то и перешли Рубикон: сегодня стучат молоточки двадцатилетней давности.

«В_с_я  провинция,  в_с_е  просторы  Российского  Союза  вдобавок к сильному  самоуправлению  должны получить полную свободу  хозяйственного и  культурного дыхания. …Нормальная семья - у  нас почти перестает существовать.  А болезнь семьи  - это становая  болезнь  и для  государства.  Сегодня семья  - основное  звено  спасения  нашего  будущего.  Женщина - должна иметь возможность вернуться в семью для воспитания детей, таков должен  быть мужской заработок».

Он говорил – его поносили, над ним посмеивались, но проходило время, и являлись солженицынские смыслы. Через всю жизнь, с младых лет, он осознавал своё предназначение. Об этом, после долгих приватных бесед с Александром Исаевичем, скрупулезно и достоверно рассуждает Людмила Сараскина, восхищаясь как его самокритичностью, так и самодостаточностью.  Из интервью Людмилы Ивановны «Российской газете»: «В моем случае обилие материала было весьма непростой проблемой. К тому же биография Солженицына мне была интересна во всех ее пунктах, во всех точках времени, а не только в вершинные моменты, в периоды наибольшей его известности».

Александр Солженицын: «Я хотел быть памятью. Памятью народа, который постигла большая беда».

Нина Яковлева