Разговариваешь, бывает, с кем-нибудь, а у этого кого-нибудь вдруг глазки сужаются, по лицу пробегает легкий тремор, нижняя челюсть напрягается, удлиняется книзу, рот приоткрывается, расползается, и рука вдруг запоздало пытается прикрыть все более отчетливый вдох глубокого и самозабвенного зевка. И разговор как-то куксится и провисает, словно засосал его в свою глубокую внутренность этот зевок. Так, уныло подперев тяжёлые головы, сидят депутаты, сенаторы и министры, офисные и номенклатурные работники, солдаты и полицейские, продавцы и вахтеры, врачи и учителя, таксисты на стоянке и водители на светофорах, домохозяйки перед телевизорами и зрители энергичных ток-шоу. И то и дело прорезается в их унынии блаженная судорога широко округленного зева. «Подпи-и-и-шите?» - «Ну-у, дава-а-айте…» - «Будете отвеча-а-а-ать!» - «Не сейча-а-ас…». И в силу эпидемической заразности этого дела, распространяется оно с удивительной быстротой. Бодрый секунду назад и решительный приступ вдруг превращается в томительную и бесцельную осаду – тупой, округленный взгляд, силящийся впасть в сон не прямо сейчас. И все проходит под властью этого Великого Зевка, что сродни Великому Отказу фрейдо-марксистов, только занимает противоположную социальную позицию, наиболее лаконичная формулировка которой может быть с легкостью восстановлена из многоточия любым интеллигентным человеком: «А мне все по …»
Слушаешь, например, речь министра культуры или губернатора и охватывает тебя, как и его, неодолимый позыв к послеобеденному сну. И монотонность, и застывший взгляд, лишенный понимания и чувства, и казённое, как кирза, содержание речи – все навевает мысли о страстно желаемом отдыхе. Пустой взгляд, устремлённый в невидимую точку – вот сущностное качество, каковым просто с необходимостью должен обладать всякий, кто вознамерился решать сколь либо значимые вопросы. Думал я даже, что может быть стоит юных кандидатов обучать этому взгляду, да нет – и сами они уже всё отлично умеют. С роддома до кладбища мы все дружно, похоже, проходим этот спецкурс. Спрашиваю студентов: «Вот сейчас домой пойдёте, что делать будете?» Отвечают: «Есть и спать». А это два часа дня, и возраст – девятнадцать лет.
Кажется даже, что если бы наши реакции были живее, эмоциональнее и бодрее, это поставило бы вскорости крест на нашем душевном здоровье. Какими издерганными, неуравновешенными, не в меру отзывчивыми и тревожными мы бы стали! Мы бы с воплем кидались на всякую несправедливость и бессовестность, одергивали бы наглецов да нахалов, непереносимыми для нас стали бы ложь, предательство и подлость, мы бы, чего доброго, переживали бы чужие беды как свои и бросались бы помогать первому встречному. Все это, в конце концов, и привело бы нас в желтый дом! Упаси Бог! К чему будоражить спокойный и размеренный, планомерный и уравновешенный ритм общественной жизни своими неумеренными восторгами, искренностями, радостями и откровенностями. Да, ещё и сограждане вряд ли нас поймут и вряд ли оценят эти наши порывы, а, скорее всего, так и просто засмеют. Так и прослывешь городским дурачком, а то и на всю страну ославят. Держись тихо – не будет лиха. А лучше и вообще – иди да спи. Никому не помешаешь, а может и лучше будет. А так, что получается? Выскакивают тут всякие, права качают, мысли высказывают, предложения предлагают, дела делают, а потом – всё наперекосяк. У нас так не положено!
А хорошо вот как. Берешь книжку, заглавие прочитал – и засыпаешь. Посмотрел криминальные новости до середины – и захрапел посреди истории о педофиле. Отсидел на работе – на боковую. Послушал музыку – да на второй минуте и вырубился. Поел, выпил – ну и черт с ними с делами. Тепло, сухо – вот и чудесно, вот и замечательно. Свернулся клубочком, пока кто-то там бубнит, как космические корабли бороздят просторы Большого театра, и посапываешь. Уютненько так, хорошо, очи хлопают пока, а потом и вовсе смежаются, и… и радужные сновидения прилетают…
Чего там? Кого-то зажали, обокрали, выгнали? Ну, да ладно, чего уж тут, уж как-нибудь, того-этого, не сейча-а-а-ас…
Артем Верле