Философия исторического облика

В сувенирных магазинчиках по всему миру продаются разнообразные изделия с аляповатыми видами местных достопримечательностей. То башня с мирно пасущейся козочкой, то покосившаяся церквушка, то замок с какими-то неведомыми рыцарями, то лес да нефтевышка, если ничего более интересного в городке не имеется. Есть города старые, к которым ещё римлянине руку приложили, есть помоложе, есть и совсем молодые. И чем старее город, тем острее встает вопрос о том, а каков вообще «подлинный» облик этого города. Вот Рим, например, это капитолийские древности, амфитеатр, средневековье, эпоха Возрождения, барокко, а может быть XIX век - Корсо и вокзал Термини, эпоха Муссолини, или современные деловые центры и гипермаркеты? На открытках из Рима не найдёшь изображения гипермаркета, там всё больше колизеи да термы, но это не значит, что гипермаркетов в Риме нет. Вот Рим во всей своей истории и есть подлинный Рим, и современный Рим – это Рим, и через сто лет, возможно, появится на открытке и современный нам гипермаркет. А посмотрите фотографии современного Лондона  - это колоссальное наслоение эпох, стилей и обликов. Живой город не боится меняться, так как изменчивость это и есть жизнь города.

За многими городами закрепляются определённые стереотипы визуальных силуэтов. Такие города превращаются в собственные открытки и консервируются в неких извечных красотах из соображений по большей части туристических. Так законсервировались Венеция и Флоренция. Некоторые города, наоборот, очень динамичны и изменчивы – таковы, например, Париж, Брюссель, Лондон. Когда в Санкт-Петербург приехал один знаменитый британский архитектор, он сказал так: «Это, возможно, красиво, но точно уж очень трусливо!»

Вот эта оппозиция «трусости» музейного объекта и «смелости» динамичной современности и является основой зачастую очень горячих споров – по всему миру, где-то острее, где-то спокойнее. А глубинная основа таких споров, на мой взгляд, это – картина детства или картина яркого впечатления. Да, вот именно так – воспоминание о подлинном, незабвенном, что можно утратить, забыть и потерять, но что представляет собой основу всего личного и непреходящего. К лубочной эстетике исторической красоты это может не иметь никакого отношения.

Всю свою жизнь из своего окна я видел только нестройные ряды и прямоугольники кирпичных и блочных домов советской эпохи. Их уродливые силуэты и рваные образы – это фон моей памяти. Закатные лучи создают невообразимые узоры на верхних этажах дальних девятиэтажек по Юбилейной. Я видел коробки котельных и заводов, пыльные тополя, балконы, заваленные хламом и заготовками на зиму, автобусы «Икарус» – перекошенные на один бок, с рваной гармошкой, а за улицей Рокоссовского в полях борщевика таились канавы мелиорации. И вот я трусливо берегу в своей памяти эти «родные просторы». Если некто все это перестроит, улучшит и превратит в красоту женевского пригорода, я буду искренне плакать, хотя умом и всеми руками буду за такую трансформацию. И вот что важно: современный ребенок видит современный город и именно он для него будет основой памяти о прошлом и, скажем, немыслимое уродство «Империала» будет для него яркой картиной детства.

Почему мы не можем продолжать быть детьми и естественно жить в открытой впечатлениям, меняющейся среде? Просто, такова жизнь. Но что мы можем сделать, что от нас требуется? На мой взгляд, нужно, прежде всего, пытаться создавать такие силуэты и образы, которые были бы, по крайней мере, живыми, подлинными, интересными, оригинальными и осмысленными. Нужно сделать так, чтобы наши дети несли в своих воспоминаниях нечто более стоящее, чем помойка или какая-нибудь архитектурная мерзость. Облик города должен быть живым и интересным, а историчность этого облика – это лишь компонент этой целостности. Есть у меня такое убеждение: что-либо сохранять имеет смысл только тогда, когда что-то создаешь. Такая вот диалектика. Сохраняя своё воспоминание, создавать воспоминание для будущего. Беда лишь в том, что в отсутствии творчества, вкуса и элементарной адекватности эта установка становится зачастую просто губительной.

Артем Верле,

кандидат философских наук