Блокада Дождя

«Уже и спросить нельзя?» - потирает ребенок нос, только что расквашенный за несанкционированный интерес к некоторым аспектам чужой частной жизни. «Нельзя!» - агрессивно огрызается персонаж, только что кулаком (и, как правило, при поддержке группы сторонников) защитивший свое право на сакральность персонального пространства. Потом конфликт разрешается взрослыми, которые одной стороне (давшей в нос) объясняют, что кулаки – крайнее средство диалога, свидетельствующее о недостаточности иных аргументов, а второй (получившей) советуют не лезть, куда не следует.

Знакомая ситуация? Конечно, с каждым такое бывало в детстве. Похоже на ситуацию с «Дождем»? Похоже. Но не совсем.

Во-первых, нет взрослых, которые могли стать арбитрами: помочь сторонам извлечь из конфликта полезный опыт и расценить, кто прав, кто виноват – задавший «неправильный» вопрос телеканал или до глубины души оскорбившиеся «патриоты». Государство оказалось таким же ребенком. Депутаты Госдумы, например:

«То, что мы увидели на сайте "Дождя" - это прямое оскорбление священной памяти о войне, всех погибших во время блокады. Подобного рода действия всегда должны оцениваться как преступления по реабилитации нацизма», - заявила известная патриотка России Ирина Яровая.

«Сама постановка вопроса, по сути, морально запретна. Развязав эту дискуссию, они оскорбляют людей, своих соотечественников», - вторит ей еще один интеллектуал Госдумы Николай Валуев.

Прокуратура Санкт-Петербурга тоже ввязалась в игру:

«Мы не исключаем, что в данном случае речь может идти об экстремизме, то есть действиях, направленных на возбуждение ненависти либо вражды, унижение достоинства человека либо группы лиц, то есть об уголовном составе (по статье 282 УК РФ)», - сообщила ИТАР-ТАСС старший помощник прокурора города по связям со СМИ Марина Николаева.

Во-вторых, нет провокации – почти обязательного элемента такого конфликта. Тот, кто потирает нос с патетическим «уже и спросить нельзя», как правило, в глубине души осознает, что действительно не стоило. Но поиск границ дозволенного – важнейший фактор взросления. Профессиональные СМИ такими вещами, по идее, заниматься не должны.

Так ведь «Дождь» ничем таким и не занимался. Единственное, что можно поставить в упрек журналистам телеканала, – некорректную формулировку вопроса. Именно формулировку, потому что со смыслом все в порядке.

(Поясню: некорректность формулировки в том, что вопрос: «Нужно ли было сдать Ленинград, чтобы сберечь сотни тысяч жизней?» предполагает, что сдача города автоматически означала бы спасение людей, что далеко не факт. На мой взгляд, вместо «чтобы» здесь должно было стоять «если бы это позволило»)

«То есть, наша общая позиция, что, безусловно, можно задавать любые вопросы, в том числе на какие-то очень чувствительные для общества исторические темы, но очень важно подбирать правильную формулировку. И мы уверены, что формулировка данного вопроса была некорректной. Это произошло неумышленно, это не редакционная позиция телеканала и уж тем более не желание кого бы то ни было оскорбить», - объяснил главный редактор сайта телеканала «Дождь» Илья Клишин в эфире радиостанции «Эхо Москвы», и мне кажется, этого совершенно достаточно, чтобы закрыть тему.

То есть было бы достаточно, если бы речь шла только о свободе слова и о том, как власть эксплуатирует удобный предлог с тем, чтобы прижать нелояльное СМИ. Но, на мой взгляд, проблема гораздо глубже и серьезней. Да, даже серьезней, чем свобода слова!

Речь о рефлексии нации. О том, какие вопросы мы считаем допустимыми и не допустимыми, о том, что мы готовы и что мы не готовы обсуждать, а значит – готовы или не готовы знать о себе.

И хоть убейте, я не понимаю, с чего вдруг вопрос о блокаде Ленинграда записывается во вторую категорию.

Вот ответьте, как на духу: у вас лично, неужели нет вопросов о блокаде? Особенно если вы только что посмотрели документальный фильм Катерины Гордеевой «Голоса» на Первом канале? У меня – масса. Например: почему такой большой город как Ленинград продолжал снабжаться «с колес», несмотря на близость к государственной границе и начало военных действий? Почему с 22 июня, когда была объявлена война, ну хотя бы с 9 июля, когда уже был занят Псков, до 8 сентября в Ленинграде не были созданы достаточные запасы продовольствия и топлива? Возможно, есть какой-то простой и очевидный для военного стратега ответ, но я его не знаю – об этом не говорят.

Это же страшно: самые низкие нормы продовольствия, самая высокая смертность от голода, вообще самый тяжелый период блокады – с ноября 41-го по февраль 42 года. То есть ад начался не через год-полтора, а уже через три месяца. Вы только представьте: в начале сентября – обычная мирная жизнь, трамваи, школы, театры, вы пьете чай с соседями по коммуналке. А уже через три месяца, в ноябре – трупы на улице, тысячи смертей в день, насквозь промерзший и обездвиженный город, и ваши соседи по коммуналке стали каннибалами. Вы не хотите спросить, как такое возможно? Или: можно ли было такого избежать?

На мой взгляд, это очень важные вопросы для каждого жителя нашей страны. Это вопросы выживания, вы не найдете здесь никакой политики или идеологии. Это же не про горкомовские пайки, специальные стационары и прочие аспекты строгой блокадной иерархии – еще одна не раскрытая и не популярная тема.

Нежелание задавать или слышать такие вопросы, то есть размышлять о том, была ли возможность тем или иным путем уменьшить потери среди мирного населения, на мой взгляд, может свидетельствовать лишь об одном: об ассоциации себя с теми, кто не использовал такую возможность, если она была.

(Ну или весь этот патриотический пафос – ложь от начала до конца, и ничего, кроме намерения прижать независимый телеканал за ним не стоит.)

«Нельзя!» - огрызаются люди, называющие себя патриотами, отказываясь даже думать о том, как можно было сократить жертвы. Сотни тысяч смертей в блокадном Ленинграде они объявляют своим неприкасаемым, сакральным пространством. И когда эти «патриоты» оказываются еще и сторонниками власти, мне становится неуютно. Потому что невыученные уроки приходится раз за разом повторять.

Кстати, об этом и была программа «Дилетанты» на «Дожде», где прозвучал тот скандальный вопрос. Только контекстом никто не поинтересовался.

Светлана Прокопьева.

P.S.

Думаю, имеет смысл напомнить:

«Ведущий программы, историк Виталий Дымарский:

- Я не стратег военный, я не знаю, нужно было сдавать, не нужно было сдавать, спасало ли это жизни. Тоже вопрос, как бы Гитлер себя повел, если бы город сдали. Это все спорные вопросы. Но сама постановка этого вопроса имеет право на существование как вопрос о цене человеческой жизни. Нужно ли было хотя бы думать о том, как спасти человеческие жизни?

Гость программы, писатель Виктор Ерофеев:

- Ну, в той логике, в которой мы жили с 1917 года, понятно, что никто не стал бы сдавать Ленинград. И эта бесчеловечность – она до сих пор осталась, этими генами ушла в нас. Если там [в интернете, в обсуждениях опроса – авт.] полемика и шум по поводу этого вопроса, то только потому, что мы считаем, что есть что-то более важное чем человек – государство или тоталитарная идея».