Про образ

Вполне разделяя высказанное кем-то мнение, что духовная сфера - вещь самая что ни на есть интимная, я всегда подозревал, что не стоит делать её предметом обсуждения даже самых в распушистых СМИ. Тем более превращать в вопрос политический, обращая против своих коллег-оппонентов или себе на пользу. Что, впрочем, почти одно и то же. Но, заглянув в псковский закоулок всемирной паутины, понял: моё участие уже ничего не испортит.

Я про растянувшееся обсуждение возвращения (точнее, передачи на временное хранение) Русской православной церкви иконы Спаса Вседержителя – самой древней и ценной части экспозиции Псковского музея-заповедника. Хотя никакое это не обсуждение – высказываются в основном противники передачи Спасо-Елеазаровскому монастырю экспоната, датированного XIV веком нашей эры. Сторонники почти в безмолвии делают своё дело.

Контраргументы несогласных или сомневающихся в необходимости расставания музея со свой визитной карточкой просты и мало поменялись за последние лет двадцать (когда шёл разговор о возвращении церкви храмов), а то и сто двадцать, когда народившаяся русская интеллигенция принялась свысока посматривать на всё вокруг себя, в том числе и на «примитивное понимание» религии, на «народную веру». Помните, господина Базарова, молвившего про природу, будто мастерская она для человека? Или несчастного, высохшего ещё до рождения Печорина, пытавшегося исправить своё обезвоживание высасыванием соков из всего и вся, что попадалось ему на пути. Не только природа – и культура, и вера, и человек - всё стало мастерской, материалом для самовыражения лучшей (по её собственному определению) части нашего общества.

Итак, церковь недостаточно образованна и квалифицирована, чтобы принимать ТАКИЕ вещи, как икона Спаса Вседержителя XIV века: «Попортят всё, и никогда больше народ не увидит своего достояния» - слышно в высказываниях работников культуры. Конечно, в современной церкви есть много людей весьма незаурядных, а то и просто выдающихся, но в целом эти опасения вполне оправданны. К примеру, известно ведь, что некоторые храмы, возвращенные РПЦ, хотя и были отремонтированы, но потеряли свой изначальный облик и наполнились вовсе чуждыми для церквей элементами – искусственными цветами, например. Поэтому работники музеев и художники-реставраторы видят себя единственным способом сохранить памятники искусства (имеются ввиду иконы) для потомков.

Как много сохранилось бы сейчас для человечества, если бы на заре Средневековья существовало бы что-то похожее на современные храмы культуры! Сколько античных построек, статуй и сосудов, потерявших всякий смысл для той эпохи, удалось бы им сохранить для благодарных туристов. И теперь западные пенсионеры, теряющиеся среди полных сил арабов, китайцев и индусов да кое-где мелькающих русских, смогли бы сделать гораздо больше мегабайт фотоснимков, а свои путешествия более насыщенными, с пущей пользой проживая честно заработанную пенсию.

Да и количество научных исследований, объясняющих особенности техники каменных и других работ увеличилось бы на порядок. Без всякой перспективы, правда, повторить достижения ушедшей от всех культуры.

Но не было тогда ни хранителей экспозиций, ни общественных деятелей, всеми ресурсами болеющих за сохранение памятников истории и культуры. Пришедшие варвары разрушили всё, до чего достали руки, противопоставив утончённой в камне культуре древности всё то, на что хватило их духа – тяжёлый, повернувший ввысь романский стиль.

Современное Новое Средневековье тоже началось с нашествия варваров. Они не в курсе сложной каталожной эстетики, хотя часть из них скорее бессознательно, но от того не менее осмысленно стремится к чему-то содержательному и не потерявшему жизни в ходе длительного препарирования образованными патологоанатомами. Их наивность хочет не изощренных форм, производящих бесконечный копипаст сомнительной действительности, а чего-нибудь попроще, открывающего дверь в иную реальность, реальность, где есть хотя бы надежда на Настоящее. Они не ценят антиквариат за его антикварность, они видят в нём древность, в которой хотят найти изначальность.

Один известный философ говорил про текст, книгу, что с ней поступают как с мёртвой собакой на дороге: каждый пинает её туда, куда вздумается. Что-то похожее происходит и вокруг иконы Спаса Вседержителя. Кто-то видят в ней памятник, произведение искусства, определяет её технические тонкости. Другие считают, что она может стать фишкой региона, фактором, ресурсом его развития. Третьи уповают на её чудодейственные силы.

И поскольку у всех есть свои резоны, стремления договориться не видно напрочь. Одни трясут своей высокой культурной миссией, при этом совершая чудовищные смысловые ляпы типа высказываний о необходимости развития для церкви (которая по определению должна быть вне времени и пространства) или недоумения, почему ж церковь не стремится быть ответственной ни перед государством, ни перед обществом. Оппоненты – как отец Иов из «Острова», хоть и добрые внутри, но слишком заняты хозяйственными делами.

Ещё есть безличная, но вполне осязаемая кучка анонимных зевак, радующаяся возникшей потасовке и, особенно, вытаскиваемым скабрезностям, пусть и никем не проверенным. Тем паче, если эти пикантности (опять же недоказанные) относятся к «попам». Их не смущает, что всякий из них – любителей фактов, успел за свою тщательно скрываемую, а потому никому не интересную жизнь, послужить, в зависимости от личного интереса, разным господам, сменив не один набор убеждений. И естественно, что он никогда не был готов за эти убеждения ответить жизнью.

Впрочем, таких зевак всегда было полно. А вот люди, как один известный далеко за пределами Пскова архимандрит, всегда исключение. Вот он-то в своей книге об иконе сказал, что иконой можно считать далеко не всякое изображение на иконописную тему. Сказал, что художник и иконописец – совсем разные ипостаси. Сказал, что ценность ранних икон не в их возрасте или ещё чём. Их смысл в особой простоте передачи. В простоте, где иконописца не видно, видно лишь Автора, образ Которого им передаётся. Впрочем, о чём это я?