Памяти свободы

Древнегреческий мыслитель Пифагор полагал, что человек должен научиться размышлять, а также разучиться болтать. Этому он и пытался обучать своих учеников больше двух с половиной тысяч лет назад. Однако по какой-то причине сам Пифагор и его последователи не поладили с набравшей силу демократической традицией. Закончилось все плохо: основатель математики был изгнан, а большую часть его учеников согнали в здание, служившее самим пифагорейцам школой, и сожгли. Еще не знала демократическая традиция того времени ни о фундаментальных правах человека вообще, ни о свободе слова в частности.

Современная история — дело, конечно, другое. Она и началась-то во многом как борьба за право беспрепятственно свое мнение иметь и выражать. Взять хоть германскую Реформацию с желанием Мартина Лютера дать немцам Библию на родном языке, хоть Вольтера, ценившего просвещение как возможность развить в человеке лучшее и явить это лучшее миру. Или оппозиционное движение в Российской Империи, боровшееся в том числе против цензуры.

Впрочем, борьба за свободу слова всегда имела свои пределы, вокруг которых разыгрывались весьма трагические события. Лютер не просто осудил восставших крестьян, но фактически оправдал уничтожение несогласных. Вольтер настолько проникся любовью к свободе и ненавистью к Ватикану, что отказывал не то, чтобы в истинности, но в праве на существование всему, что было связано с католицизмом – «раздавите гадину!», да. Сама свобода представлялись Вольтеру довольно интересно. Она — привилегия людей просвещенных, не для сапожников и портных, ведь «если чернь начнет думать, то все погибло». Часто похожим образом подстраивали под себя светлую идею и отечественные интеллигенты XIX – начала XX века, напрочь не допускавшие мысли о том, что представители власти — по определению темные, дремучие, косные и т. п. — не то, чтобы могут быть хоть в чем-то правы, но вообще достойны того, чтобы их слушали.

Так что нынешнее превращение понятий «свобода совести», «свобода слова» в нечто аморфное, в некую свободу самовыражения, вполне закономерно. Победивший потребитель (а ведь именно к потребителю информации обращается большинство сегодняшних ораторов) хочет просто самовыразиться, смутно понимая, что значит выражаться и вовсе не ведая, что же при этом выразить нужно и можно. Кому-то для этого хватает надписи на стене, кому-то — громкой музыки в машине, а кому-то подавай Телеграм с Инстаграмом, а то и целый Фейсбук.

Собственно, о свободе слова помышляют немногие, в основном по долгу службы или от наличия незанятого времени. И помышляют в рамках все той же старой-престарой линии: свобода — это привилегия, а раз так, она не может принадлежать всем. В 90-х годах прошлого века ею активно пользовались журналисты и общественные деятели. Лет пятнадцать назад к ним присоединились блогеры. Но теперь они свое дело сделали. Недаром Алексей Алексеевич Венедиктов отстаивает позицию, что журналист ответственности не несет, только главный редактор. Следовательно, по-настоящему свободен лишь он.

И это не только в России — глобальная тенденция такая. Она в том, что глава Евросовета, представитель Госдепа, Греф, Кудрин, Чубайс, да хоть глава администрации муниципалитета рассуждают об эффективности культурной традиции. И было б это хорошо, только в итоге исключительно их рассуждения оказываются доброкачественными. Поэтому они создают и запрещают ТВ-каналы, интернет-сервисы, традиции и целые государства. Потому что так правильно, потому что именно они несут и несут ответственность.

Теперь же как в старом-добром американском треше: все, что сказано, будет использоваться против нас.

Потому что свобода совести или свобода слова — это не привилегия, а факт. Всякий человек свободен, но всякий и отвечает за эту свободу. Отсюда аристотелевское «Пусть мне дороги друзья и истина, однако долг повелевает отдать предпочтение истине», отсюда подробные, длительные и осторожные изыскания церковных соборов, отсюда пространные и на первый взгляд нудные рассуждения Ньютона или Ломоносова.

Потому что сперва — Истина, потом уже свобода. Ведь что останется от второй, если нет первой?

Константин Шморага