Generation П: Оцифрованный П…ц

Уже бликующие, словно зрительные галлюцинации, стилизованные под восточные иероглифы, начальные титры настраивают на особую пелевинскую волну. Органы чувств готовятся к операции по выносу мозга. Причем без всякой анестезии. Только попкорн и, при желании, банка «Пепси».

Слоган фильма «Культовый роман в кино» самодостаточен и не требует каких-либо дополнительных PR-изысков. Экранизация, она и есть экранизация, хотя и от киноверсии «Generation П» ожидаешь какого-то подвоха, пытаясь самому себе ответить на заранее заготовленную мыслительную каверзу, что же это может быть? Как возможно перенести на экран ту запредельно стёбную заумь, которой и отличается пелевинская проза вообще, и в первую, неизбежно похмельную, голову - именно «Generation П»?

Сам фильм справедливо окрестили «долгостроем»: картину как-то не по-современному долго снимали, «перетирали базары», возникли какие-то мутные проблемы с пост-продакшн, да и денег на это, по мнению многих критиков, изначально безнадежное предприятие, угробили аж 7 миллионов долларов. Премьера была намечена еще на 2009-й год, о чем и оповещают сохранившееся с той поры в Интернете трейлеры к фильму, да так тогда, то ли в провале финансового кризиса, то ли, - что более вероятно, - в бездне творческих сомнений авторов, не состоялась. Хотя не исключен вариант, что продюсеры искали более выгодный, с политической конъюнктурой, момент выпуска получившегося продукта  в прокат, неизбежно ограниченный числом экранов, и вот этот искомый «момент истины» наконец настал в апреле 2011-го.

Когда кремлевский тандем «плющит и колбасит» в предвкушении судьбоносных решений: кто кого скорее уволит, Путин - Медведева, или наоборот, можно вернуться в лихие 90-е и «проностальгировать», звучит похоже на «пролонгировать», как и с чего всё начиналось, пускай и в гротескных, фантастических видениях а-ля господин Пелевин.

«Пелевенщина» в качестве особого социокультурного явления - естественная и неотъемлемая, как скудный среднерусский ландшафт, природная составляющая отечественной жизни, и в меру увлекательный рассказ про то, как вчерашние пионеры, счастливо присосавшиеся к бутылкам с советской «Пепси», повзрослев, превратились в служителей культа оцифрованных монстров, - насущен и актуален уже от того, что у нас в России даже самая буйная фантазия сумасшедшего подчас вдруг оказывается совсем не далека от недавних или нынешних реалий.

Киношные журналисты, пишущие сейчас о выходе картины в свет кинопроекторов, искренне недоумевают, как такое «выносящее мозг кино» вообще могло дойти до массового зрителя? Явно «по недосмотру» власть предержащих, настолько мощный провокационно-сатирический заряд, да еще накануне выборов, содержится в кинотрактовке «Generation П», сохранившей, вопреки трансляции в иной вид искусства и неизбежные смысловые потери, свой кумулятивный для мыслящих существ эффект.

Понятно, что фильм «Generation П» есть весьма приблизительная инверсия «по мотивам» романа «Generation П». То есть это некая «выжимка», смысловые «сливки» из многослойного, как торт «Наполеон», текста, адаптированного в забойный сценарий, одним из авторов которого, кстати, значится и сам писатель Виктор Пелевин.

Вместо псевдофилософских инвектив в спиритическом сеансе Татарского с Че Геварой об оральном и анальном «вау-импульсах», долгих рассуждений о сложном и противоречивом феномене ORANUSa, или, по-русски «ротожопия», создатели фильма предлагают зрителю забавные мультики.

В целом сценаристы не стали ничего выдумывать и строго следуют фабуле романа, с необходимыми для восприятия зрителя упрощениями изначального замысла, и получилось у них недурственно: оригинальный дух романа, вернее, его «пир духа», - достаточно удачно, пользуясь пелевинским термином, визуализирован.

Режиссер Виктор Гинзбург (а он тоже числится в сценаристах) оставил сюжетообразующие этапы карьерного пути главного персонажа «Generation П» Вавилена Татарского без особых искажений. Может, нынешний Владимир Епифанцев в роли криэйтора Татарского выглядит и брутальней своего романного прототипа, но хипповская шевелюра, наряд выпускника Литинститута и старомодные очки делают свое дело: персонажу веришь.

От вечно озабоченной и опухшей от алкоголя физиономии Татарского («Кто за всем этим стоит?») и ведется повествование, хотя роман, как мы помним, написан от третьего лица, и поэтому в картине часто авторский текст фигурирует в виде размышлений собственно героя.

Проверенный временем прием «голоса за кадром», между тем, так же уместен, как и неизбежен, что же касается ситуаций и диалогов, то они сделаны по принципу: чем эпатажней, тем лучше. И причудливая каламбуристика Пелевина мутирует в своего рода художественный компромат на «комсомольских вожаков», которые, поменяв серые пиджаки на клубные, осуществили умопомрачительный кульбит из обкомовских столовых в суши-бары и офисы рекламных агентств с постерами томатного супа «Кэмпбеллз» от Энди Уорхола на гипсокартонных стенах.   

В «Generation П» концентрация нецензурной лексики на условный километр цветной целлулоидной пленки превосходит «Копейку» Дыховичного, «Глянец» Кончаловского, «Предстояние» Михалкова и эпатажные эксперименты Серебренникова вместе взятые. Из шлягера слова не выкинешь, но меня в подобных случаях всегда мучит вопрос, каким способом, при существующих законах о СМИ, можно без художественных потерь демонстрировать такое кино по телевизору, пусть и глубокой ночью. Упоминание телевизора здесь не случайно, потому что в «Generation П» телевизор и телевидение - собственно главные герои и предмет художественного исследования, как сам фильм «Generation П» есть первейший кандидат на участие в программе Александра Гордона на Первом канале «Закрытый показ».

Увы, но до таких городов, как наш захолустный Псков, фильм точно не дойдет, и в лучшем случае «Generation П» увидят зрители мегаполисов. Такова нынешняя прокатная политика государства: отдавать приоритет Голливуду с его бесспорными аттракционами, тогда как серьезное отечественное кино идет десятым экраном, да и то исключительно в столицах.

Однако страна должна знать, что и, главное, в каких образах, мыслят о ней такие «властители дум» как Пелевин, потому что, в отличие от плебса, то бишь гипотетического электората, интеллектуальная часть общества роман «памяти среднего класса» давно прочла, переварила и исторгла в идее собственных «эстетических колбасок». А вот народ безмолвствует.

Здесь не стоит забывать, что для широкой публики всякая экранизация классики (а «Generation П» уже, несомненно, современная классика) - это популяризация, если хотите, просвещение, призыв к чтению. И подобные просветительские проекты далеко не бесполезны, что уже, кстати, и демонстрировали нам удачные экранизации классических романов 19-го века вроде «Идиота», когда продажи Федора Достоевского в книжных магазинах резко подскакивали, делая книжку, которую всегда можно бесплатно взять в любой, самой захудалой, библиотеке, лидером продаж, сиречь, бестселлером.   

Но вернемся к сакральной матерщине.

Вряд ли Гинзбург, Пелевин и Ко делали свой фильм, чтобы банально срубить бабла, хотя кино - это не только искусство, но и бизнес (по формуле одного из персонажей «Глянца»: «Искусство - это то, что продается»).

А раз уж они отнеслись к своей художественной миссии со всей серьезностью и пониманием, то портить первоисточник не решились.

Так вот, возвращаясь к проблеме. Ладно бы, в телевизоре только осторожно «запикивали» матные словечки из диалогов, как это делают в желтушном прайм-тайме НТВ, к примеру, в передаче «Ты не поверишь!».

Беда в том, что наши ханжи-телевизионщики научились корежить и поганить произведения искусства, просто затирая нецензурные слова, как это было сделано при последнем телепоказе того же «Глянца» на канале «Россия-1» . Представляю, сколько здоровья потерял Андрон Кончаловский, когда воочию узрел варварское клацанье редакторских ножниц.

В итоге в эфир выходит не то что «ни два, ни полтора», а форменная глупость и издевательство над трудами художников. Как если бы артистка стриптиза вместо того, чтобы стянуть с себя блестящие стринги и эффектно выкинуть аксессуар в истекающих слюной мужланов... вдруг напялила бы на себя монашескую униформу и удалилась бы за кулисы. Без всякой надежды на возвращение.

В случае с Пелевиным подобное издевательство над текстом тем более невозможно, поскольку его персонажи используют мат не как средство речевой экспрессии или для предания эпизодам искомой аутентичности, они на мате мыслят и разговаривают.

Мат в «Generation П» - не столько выразительное средство, сколько особая художественная концепция, ведь те, кто читал роман, знают, что в названии зашифрован вовсе не бренд шипучего безалкогольного напитка нашего счастливого детства, а кличка мифического северного пса по кличке «П…ц», сон которого оберегает избранная каста халдеев от цветного, черного и серого PR-а, которому собственно и посвятил жизнь и восхождение на Вавилонскую башню главный герой - бездарный поэт Вавилен Татарский, призванный решить три загадки богини Иштар и стать ее символическим мужем.

Роль Татарского исполняет, и весьма убедительно, раскрученный за последние годы актер Владимир Епифанцев, начинавший с эпатажных перфомансов в духе некрореализма, с чем, правда, связан один несомненный «ляп»: когда героя ради ритуала посвящения раздевают догола, оказывается, что у Епифанцева сиськи второго размера. Мужик явно «перекачался» или пережрал стероидов, что никак не вяжется с романным (да и экранным) образом копирайтора, общающегося в астрале с духами Че Гевары и Достоевского и проводящего время в бесконечных попойках и наркотических трипах с редкими перерывами на галлюциногенные сны, похмельные разговоры да сочинение сценариев.

Епифанцев, повторюсь, сыграл убедительно, местами - до слез пронзительно, к примеру, в сцене его разговора с Богом.

Но будем справедливы: Татарский в романе Пелевина никак не был «качком», пусть и с интеллектом, одурманенным сушеными мухоморами, которые он поедал, словно чипсы, а выглядел субтильным малым, предпочитающим помыслить головой с бодуна да опохмелиться банкой-другой «Туборга», нежели поработать бицепсами, тягая с утра гантели.

Другие персонажи почти не вызывают кастинговых сомнений, режиссер строго следует первоисточнику и точен в деталях. Поэтому ни инфернальный Малюта (Иван Охлобыстин), ни обаятельный хам Ханин (Александр Гордон), ни параллельный мистик Гиреев (Сергей Шнуров), ни циничный журналист-многостаночник Саша Бло (Роман Трахтенберг), ни удивительно смахивающий на нынешнего премьер-министра России «простой водитель» Коля Смирнов (Андрей Панин) не выглядят в экранизации героями, по недоразумению залетевшими из какого-то другого фильма.

К списку актерских удач легко добавить и омерзительного теоретика «новой жизни» Морковина (Андрей Фомин), и природно-брутального Олега Тактарова (бандит Вовчик), и телеведущего Леонида Парфенова в роли самого себя.

Отдельная тема - неподражаемый Михаил Ефремов, может быть, лучший на сегодняшний день киноартист России, в роли директора «Института пчеловодства» Леонида Азадовского, употребляющего кокаиновые дорожки прямо с узорного ковра под ногами, циничного и безжалостного хранителя оцифрованного мира, в двух смыслах, современной России.

Почему на вакансию Фарсука Сейфуль-Фарсейкина отобрали Владимира Меньшова, никак не подходящего на эту, в целом, эпизодическую роль, лично для меня так и осталось загадкой. Впечатление, что Меньшов является для отечественных кинематографистов своего рода талисманом, символом удачи, вот его и приглашают чуть ли не во всё, что снимается в стране, пусть даже в самый малюсенький эпизод.

Среди удач экранизации я бы назвал остроумные рекламные видеоклипы, убийственные пародии на рекламное производство, из числа коих особо выделяется эпизод с хасидом на «Харлее» и реклама сбора денег на Храм Христа Спасителя: «Солидный Господь для солидных господ».

Напротив, сплошным «незачетом» я бы назвал все эпизоды галлюциногенного бреда Татарского, которые уж при нынешнем-то развитии киношных технологий, можно было изготовить поизобретательней. Тем более, что уж Пелевин-то в качестве художника тем и отличается, что умеет великолепно, со знанием сути, дотошно и крайне правдиво (видно, что человек всё знает не понаслышке) изображать и описывать всякого рода алкогольные эффекты и наркотические приключения.

Создатели фильма обошлись добротным, но дешевым «бюджетным» предложением. Вроде нигде не покривили против истины, то есть в данном случае текста, но и на метафизический этаж не взобрались.

Линия богини Иштар и ее трех загадок присутствует, но как будто в виде мистического бонуса, неизбежного как рекламная вставка. В основном же создатели экранизации сконцентрировались на смаковании колоритных деталей лихих 90-х, когда и начинается восхождение героя на зиккурат, и юмористическими подробностями того, как в конторе под названием «Институт пчеловодства» оцифровывают российских политиков, создавая полнейшую иллюзию политической реальности: «Мы его нарисуем, а потом еще и в телевизор впихнем».

Малоизвестному актеру провинциального театра с фигурой, как у Ельцина, обвешенному датчиками на фоне зеленого экрана, наливают стакан водки, чтобы тот изображал президента более похожим, но понятно, что нет никакого президента, а есть только пьяный клоун, подвешенный к потолку, хотя рядом и горят мониторы, внутри которых Ельцин отплясывает на сцене под песню Жени Осина.

Коля Смирнов, водитель Татарского, отсканированный кудесниками электронного морока, идет в народ, пародируя историческую раскрутку когда-то неизвестного никому чиновника из северной столицы Путина, рекламируя не только «новое лицо» политического кандидата на президентство, но и известный водочный бренд «СмирновЪ».

Атмосфера 90-х с торговлей «Сникерсами» и турецким ширпотребом у подземных переходов и станций метро схвачена поразительно верно, и отлично иллюстрирует слова одного из персонажей: «Сейчас особое время. Такого никогда раньше не было, и никогда потом не будет. Лихорадка как на Клондайке. Через два года все уже будет схвачено…»

Так вот от этой изначальной точки своего мистического пути Вавилен Татарский добирается до начала нулевых, но понятно, что весь тот оцифрованный п…ц проецируется на начало десятых, потому что по сути за 10 лет ничего в стране не изменилось, а наоборот, стало еще больше похоже на пелевинскую альтернативную фантастику.

Саша Донецкий