Не то

Очередной удар по алкоголю опять активировал наши фейсбучные споры, где трезвенники против «алкоголиков». Трезвенники в буквальном смысле, «алкоголики» в кавычках, потому что в эту группу на практике попадают все, кто не считает алкоголь наркотиком, ядом и вселенским злом, и в принципе, не прочь порой культурно выпить. Вторая группа, надо сказать, куда многочисленней. Чего греха таить, в наших фейсбучных спорах я тоже оказываюсь в этой группе.

Это, признаться, очень странные споры. Так сразу и не скажешь, в чем предмет разногласий. Вот, появляется очередной антиалкогольный медиаповод. «Алкоголики» говорят: «Что ж, замечательно, но это еще не борьба с алкоголизмом, этого недостаточно». «Конечно, недостаточно!», - откликаются трезвенники. – «Алкоголь нужно вообще приравнять к героину и запретить!». «Да при чем тут алкоголь…», - проговариваются «алкоголики». «Как это при чем?!» - и понеслось.

Попробую все-таки сформулировать, в чем заключается лично мое несогласие, точнее –недовольство нашей антиалкогольной политикой.

А еще точнее: собственно, ограничительные меры, которые приняты и будут приниматься впредь, поддерживаю и одобряю, да и нельзя с ними не согласиться. На самом деле, дико бесили эти круглосуточные алкомаркеты, все эти дешевые спиртосодержащие коктейли, пиво в трехлитровых баклахах с хамоватыми юнцами в придачу. Все правильно, сложнее купить – сложнее выпить. Сложнее устроить пьяную драку и пьяное ДТП. Но. Давайте попробуем честно ответить на вопрос: а если вообще устранить алкоголь из нашей жизни, станет ли она счастливее?

Затевая борьбу с алкоголизмом (с алкоголем бьются лишь самые отъявленные трезвенники), власти, на самом-то деле, пытаются решить другую, более глобальную проблему – высокой смертности в России (алкоголь вносит весомый вклад в это дело). Но правильнее говорить о сверхсмертности. Да, есть такой термин: сверхсмертность, и применяется он чаще всего к России. А словосочетание «русский крест», если кто не знал, означает пересечение двух кривых на графике, где смертность резко идет вверх, а рождаемость – резко вниз. Это то, что наблюдалось в России в 1990-е. Есть еще одно специфическое выражение – «русская болезнь». Его придумал американский демограф Николас Эберстадт, который почти сорок лет пытается разгадать чудовищную загадку: почему жители Российской Федерации умирают как ни один другой народ в мире?

Сегодня трудно поверить, рассказывает Эберстадт, но в конце 1950-х продолжительность жизни в России была всего на какие-то пару лет меньше, чем в Европе. Теперь разница составляет уже 10-20 лет. Причем рост коэффициента смертности российские демографы отсчитывают с конца 1960-х годов. За последнюю треть XX века он вырос практически вдвое, тогда как в большинстве стран мира смертность снижалась, а продолжительность жизни – росла.

К концу нулевых коэффициент смертности в России несколько снизился, хотя и близко не подошел к показателям других развитых стран. Обратное сближение кривых рождаемости и смертности побудило власти заявить об ошеломительном успехе своей демографической политики (об этом много говорил Владимир Путин в своем послании Федеральному собранию). Но скептики видят другую причину: в эти годы умирает малочисленное поколение 1940-х, прореженное войной и голодом, тогда как рожает многочисленное поколение «бэби-бумеров» 1980-х. Мало стариков – мало смертей, много молодых женщин – много детей, вот и весь секрет. И при этом никуда не делась высокая смертность россиян, особенно мужчин, в трудоспособном возрасте.

Николас Эберстадт ломает голову, почему так? По его наблюдениям, сверхсмертность в России не удается объяснить ни одним из обычных факторов. Ни уровень благосостояния, ни вредные привычки, ни тот же алкоголь, ни экология – ничто не объясняет настолько стремительное вымирание. Многие народы, живущие куда хуже нас, тем не менее, живут дольше. В чем дело?

Вот тут-то и появляется термин «русская болезнь». «Мое предположение, что русская болезнь носит психологический характер и сводится к отношению и подходу к жизни», - рассказывал Эберстадт журналу «Сноб». – «Если попытаться подобрать медицинский термин, то это вопрос душевного здоровья. Есть исследования, которые указывают на то, как серьезная депрессия влияет на здоровье. Чем сильнее депрессия, тем выше риск заболеть. И тем люди дольше болеют. И с меньшей вероятностью выздоравливают. Мне кажется, взаимосвязь между тем, что в медицине называется депрессией, и катастрофой сверхсмертности в России недостаточно изучена».

Похожее объяснение предлагает колумнист «Газеты.ру» Алексей Михайлов, эксперт Центра экономических и политических исследований: «Я думаю, что тут все дело в самоощущении человека в своей стране, в оптимизме нации. Если люди верят во что-то впереди (не обязательно коммунизм, это может быть просто спокойная и обеспеченная старость), они работают ради этого — им некогда предаваться вредным привычкам. А если вера и исторический оптимизм нации потеряны, то начинаются проблемы алкоголизма, наркомании, преступности, нервных стрессов, табакокурения, эмиграции и т. п., которые резко увеличивают коэффициент смертности».

Вот оно, то самое – «самоощущение нации». Именно это имеют виду, когда, упрощая, говорят: пьют, потому что больше делать нечего. «Всегда есть что делать, масса занятий», - говорят трезвенники, упрощая еще больше. Не тот акцент. Не столько нечего, сколько незачем. Не понятно, зачем. Вон, зампред РФ Ольга Голодец не понимает, чем занята почти половина трудоспособных россиян. Хуже, что они и сами не вполне понимают. Кому нужен их труд, что они заработают за свою жизнь, что детям оставят. Надежды юности годам к 35 у каждого нового поколения уступают место древнерусской тоске. Ничего же не меняется! – по крайней мере, к лучшему. Еще одно устойчивое выражение: «А когда в России хорошо жилось?»

Невозможно заставить жить человека, который не хочет жить. То же верно и для народа. Охотно верю, что уровень оптимизма/пессимизма напрямую влияет на продолжительность жизни. Если вокруг тоска, если нет смысла в жизни – то можно пить, курить, пробовать наркотики, гонять без ремня безопасности, ну и другими нехитрыми способами подталкивать себя к могиле. Как часто вам доводилось слышать фразу: «Да ладно, все равно до пенсии не доживу!»? По-моему, это уже поговорка.

Что тут хитрить, Россия – безрадостная страна. В мировом индексе счастья в 2006 году мы занимали 172 место из 178, в 2009 г. – 108 из 143, в 2012-ом – 122 из 151. При всех своих ресурсах, при всей макроэкономической стабильности в обычной жизни наблюдается т.н. «стабилизец». Не видно перспективы, не популярны идеи развития, нет ощущения, что жизнь в нашей стране, в нашем городе неуклонно, уверенно движется вперед и вверх. Скорее уж назад и вниз: опять нормы ГТО, опять «Герой труда»; как в «совке», фактически исчезла свобода самовыражения, да и все остальные свободы… Из нового – только айфоны.

О каком оптимизме говорить, когда половина новостей на любую тему – про героическую борьбу Человека с Государством. Мой личный оптимизм сильно подрубает понимание, что в любимом городе никогда не будет идеально ровных и чистых улиц, велосипедных дорожек, что пустырь за моим окном никогда не превратится в парк, потому что у Пскова банально нет и, похоже, никогда не будет достаточно денег в бюджете, чтобы мечтать и воплощать свои мечты в жизнь. Так уж устроена окружающая реальность, что мечты здесь – бессмысленная роскошь. Безнадега. Еще одно чисто русское слово. Еще одна причина выпить.

Понятно, что на любой высохшей грядке найдутся два-три растения, героически зеленеющих, несмотря ни на что. Но если грядку полить, героизм станет излишним: расцветут все. Словом, были бы условия для жизни, и смертность снизится сама собой. И антиалкогольная политика будет куда успешнее. С безнадегой надо бороться, а не с алкоголем, все-таки.

Светлана Прокопьева