Памяти Романа Трахтенберга

Соло на клавиатуре

Когда в теленовостях сообщили, что Роман Трахтенберг «умер в прямом эфире», то я сразу подумал, что это очередной его оригинальный розыгрыш, подивился мрачной фантазии скандального шоумена и завалился спать, до паралича мозга измотанный «гипер-фееричными» выборами первой красавицы Псковщины в одном из «модных клубов».

Однако на следующее утро шокирующая весть подтвердилась. Трахтенберга не стало. И в случае Трахтенберга в этот, увы, свершившийся факт как-то особенно не хочется верить.

Умер гений разговорного жанра, разумеется, не совсем в прямом эфире, как, ради красного словца объявили журналисты, а чуть позже, в реанимационном автомобиле, и это была, что называется, внезапная смерть. Хотя при том забойном образе жизни, который вел Трахтенберг, он всегда пребывал, как формулируют в медвытрезвителях, «в опасном состоянии и мог нанести себе вред».

Псковичи, полтора года назад посетившие его эпатажное шоу, собственными глазами видели, как он в течение вечера, балагуря и матерясь, опорожнил бутылку виски, и это не помешало ему завершить свой не давший никому заскучать конферанс.

Трахтенберг был весь воплощение витальности, его перло от необъятных ресурсов родного языка, его самопорождающих речевых и творческих возможностей: подбирай, смачно надкусывай и удивляй публику метким и глубоким афоризмом, пословицами, поговорками и анекдотами, этими истинными «перлами» национальной ментальности, и здесь, Трахтенберг был неподражаем.

Стихия народного юмора, эта яркая карнавальная культура, дошедшая до нас из глубины веков, виртуозно извлекалась из живого общения современников и диссертаций по фольклористике, чтобы превратиться в эффектную часть неповторимого конферанса.

На досуге или в общении с журналистами Роман с увлечением рассуждал о философской стороне русского мата, что объяснялось «издержками» его филологических штудий.

Поскольку язык вообще – это определенная картина мира, то грубый и взрывной народный юмор, лежащий в низовых пластах языка, есть целое мировоззрение, существующее по своим особым законам, и где главная константа – правда, какой бы обидной и голой она ни была.

Роман Трахтенберг очень чутко отзывался на это поразительное устройство народной смеховой культуры, не уставал ей удивляться, в интервью и выступлениях постоянно на эту правду указывал, но его мало кто слышал.

Публика, да и полуобразованные снобы, полагающие себя «культурными людьми», различали в Трахтенберговых перфомансах только матерщину и похабщину. Тогда как всякому мыслящему человеку понятно, что в любом анекдоте, словно в голограмме, отражается целое, а именно – народная жизнь с ее предельной, даже запредельной, правдивостью.

Поэтому Трахтенберг не уставал повторять, что его принцип – правда, и он говорит только правду, и, при всех его личных причудах и вымыслах, он четко следовал этой творческой идее.

Идее, которой научил его великий русский фольклор.

Его эпатажный образ: волосатое, выпученное вперед пузо, рыжие всклокоченные волосы, рыжая же, козлиная бороденка, издевательский прищур из-под стекол очков был заряжен на шоу, как бы не имеющее этических границ. Зрелище, по Трахтенбергу, есть гротескный, вывернутый мир, пребывающий по ту строну добра и зла. Главное качество такого мира – способность удивлять, выдернуть зрителя из повседневной скуки и обыденности, заставить хохотать и биться в конвульсиях, то есть переживать нечто, что не дано в обычной жизни.

А уж какими средствами достигается этот эффект – нецензурным анекдотом, шутливой песенкой или порнографическим номером, когда артистка оригинального жанра демонстрирует онемевшей от изумления публике, как она умеет курить сигарету упругими мышцами своего влагалища, - не столь важно. В искусстве цель всегда оправдывает средства.  

Этот площадной цирк средневековья, отвлекая человека от повседневных забот, обладает мощным энергетическим воздействием и отлично прочищает мозги.

Роман Трахтенберг как художник, конечно, знал об этом катарсическом воздействии на публику. И сознательно добивался искомого эффекта, поскольку, как мог, следовал раблезианской формуле: человек обязательно должен выйти за пределы своего микрокосма в макрокосм, а осуществить этот выход мы можем только тремя путями: через рот, секс и систему выделения, то есть самые что ни на есть актуальные показатели жизни. Есть еще алкоголь, который меняет состояние сознания.

Ибо мертвец молчит, не ест и не целуется, не занимается сексом, не ходит в туалет по большому и маленькому, и не бухает.

Органически впитав в себя установки актуального раблезианства, Роман Трахтенберг и жил, без удержу позиционируя себя как обжору, пьяницу, сексиста, трахальщика и похабщика.

Иначе говоря, все главные проявления человеческой витальности доводил до максимальных скоростей и насыщенности. Обжирался, надирался, гордился своим знаменитым животом, проповедовал путь самца, ненавидел педерастию и боролся с ней во всех ее бесчисленных вариантах (в быту и шоу-бизнесе), то есть следовал образцу средневекового человека, знающего, что жизнь коротка и может кончиться в любой момент. В связи с чем необходимо спешить любить, работать и наслаждаться.

Быть, а не казаться.

Его неутомимая борьба с гламуром и попсой тоже отсюда, ведь в гламуре главное – казаться, а не быть.

Разумеется, в известном смысле – это была артистическая маска. Но известно также, что у настоящего художника маска часто как бы прирастает к лицу, и становится собственно телом. И чем мельче здесь зазор между человеком и художником, тем рискованней путь, тем опасней профессия.

Стремительно похудев, он, увы, во многом лишился былой своей харизматичности.

У Романа Трахтенберга была эксклюзивная формула успеха. Чтобы добиться успеха, говорил он, нужно быть внутренне убежденным, ни на секунду не сомневаться, что ты самый лучший. Далее: ты должен всем вокруг говорить, что ты самый лучший. И самое главное: ты и должен быть реально лучшим, то есть все остальные (ну, или хотя бы статистическое большинство) должны считать тебя самым лучшим.

Если хотя бы один компонент триады отсутствует, настоящего успеха ждать глупо.

Трахтенберга многие не любили и даже ненавидели.

Потому что одним своим присутствием на сцене и в масс-медиа он мешал наслаждаться мнимым «величием» бесчисленным бездарям, подвизавшимся на шоу-бизнесе, всем этим пригламуренным недошоуменам местного розлива в блестящих штанах и с завитыми химией волосами. Импотенты в творчестве, эти доморощенные недошоумены способны поражать публику лишь банальностью и непрофессионализмом, плагиатом и пошлостью, истеричностью и инфра-визгом на предмет своей убогой мегаломании.

Трахтенберг, в отличие от многих, действительно был лучшим во всех трех, а не в одном, первом, компоненте своей формулы успеха. Он был профессионалом без кавычек и мужчиной, жившим на полную катушку.

Страна поминает своего самого эпатажного клоуна Трахтенберга, а его фамилия по прежнему означает вовсе не то, о чем вы все сейчас подумали.

Соло на клавиатуре исполнил Саша Донецкий