Страсти по «Онегину»

Актерский дневник Пушкинского фестиваля 10.02.14.

Я тут мимоходом одобрил спектакль «Онегин» Новосибирского «Красного факела», и кто-то, потирая ладошки, запричитал, что у меня де свой интерес, чтоб хвалить. Так вот, братцы, интерес у меня один - ТЕАТР, «и нету других забот», как пели когда-то: я служу в театре и театру, как бы его ни пытались унизить пришлые варяги и иже с ними, и буду этот театр защищать, как буду и «сметь свое суждение иметь», кого бы это ни раздражало. В антракте ко мне подходили разные уважаемые люди за поддержкой: «Ну, согласитесь, что это не Пушкин! Просто какое-то издевательство над Пушкиным!» - «Не соглашусь» - ответствовал я. Люди недоумевали и отходили.

Где-то минут через десять после начала, обозначенного безобидной знакомой мелодией из оперы Чайковского, поставившей галочку в графе «преемственность», я понял, что присутствую на спектакле незаурядном, что тут надобно ушки на макушке и ничего не упустить. Ближе к антракту уже был уверен, что театр из Новосибирска и его «Онегин» исполнены крепкого творческого здоровья. К финалу убедился, что видел один из самых сильных и, не побоюсь этого слова, выдающихся спектаклей Пушкинского фестиваля. Спектакль именно пушкинский, в полной мере подтвердивший величие нашего Поэта.

Их, крепких и выдающихся, было немного, но и не так уж мало. Сразу, «навскидку», назову «Бориса Годунова» в постановке Олега Ефремова с ним же в роли Бориса. «Египетские ночи» Петра Фоменко, «Маленькие трагедии» и «О вы, которые любили!..» Геннадия Тростянецкого, «Карантин» Сергея Арцыбашева, оба спектакля Ивана Стависского – «Прости душа» по «Истории Пугачева» и «АТАНДЕ» («Пиковая дама»), оба моноспектакля с Сергеем Барковским – «История села Горюхина» и «Авдей Флюгарин» в режиссуре Андрея Андреева, «Пиковая дама» Александра Славутского. Это я назвал половину или около того – не заглядывая в афиши – и для тех организаторов фестиваля нынешнего, которые считают, что без них тут ничего бы не стояло.

И вот теперь – «Онегин» в постановке Тимофея Кулябина – постановке дерзкой, смелой, остроумной, предельно театральной и необычайно глубокой. Вспомнилось: «Искусство – дерзость глазомера, влеченье, сила и захват» (Б.Пастернак), - это о настоящем призвании и творчестве, и о творчестве сибиряков тоже.

Осовремененный Пушкин? Да. Но – и здесь главный интерес! – оставлена в неприкосновенности сочиненная Поэтом коллизия: вынужденный приезд в деревню столичного сноба, дружба «от делать нечего» с местным… ну, не поэтом, а скорее поэтичным и простодушным юношей, влюбленным в дочь соседей-помещиков, у дочки сестра, «милый идеал», которая в вышеуказанного сноба и влюбляется. Сноб ведет себя прилично и отказывает наивной, по уши влюбленной деревенской почти дурочке (именно такой по воле режиссера и в исполнении актрисы Дарьи Емельяновой мы видим в начале спектакля Татьяну), потом флиртует с невестой поэта, ссора, дуэль и – бац! – смерть поэта, отъезд сноба. А «милый идеал» выходит в Москве замуж за князя и заслуженного генерала, превращается в светскую красавицу, сноб в нее влюбляется, но она его отвергает. Всё! Вот эту раздетую донага коллизию, сочиненную гениальным Поэтом, режиссер и одевает в нынешний прикид – костюмы + технический антураж. На столе в кабинете Онегина компьютер, микроволновка, видеокамера. И журнал «Сноб» с Тимофеем Кулябиным на обложке (другая видеокамера on-line транслирует на стену вид стола сверху). А что, рисовал же автор первоисточника себя рядом с Онегиным! Кстати, неполная идентификация себя с источником отражена и в названии спектакля, где имени героя нет. Просто «Онегин».

В спектакле есть сцена, в которой сфокусирована суть режиссерского хода: деревенская девушка Таня сбрасывает с себя простое бесхитростное платьице, оставаясь в трусиках и лифчике, и ее облачают в сияющий новизной брючный долгополый костюм крутой business-woman. Образ? Да! В том числе и «образ сюжета», вернее, того, что было для автора – Поэта – в сюжете главным, того, о чем он думал, сочиняя роман. А думал он, прежде всего, о сути и природе отношений своих героев, и наверняка в последнюю очередь о манерах поведения. Автора романа и автора спектакля объединяет то, что оба они уверены: любовь и ненависть, благоговение и цинизм, верность и предательство существуют во все времена, и горячее, заинтересованное (и талантливое, разумеется) повествование о них непременно найдет сердечный отклик у всех поколений – и до, и после нас.

Снайперски точных и чрезвычайно выразительных сменяющих друг друга образов-метафор в спектакле нескончаемая череда. Как средствами театра выразить пресыщенность и удушливое нарастающее равнодушие светского льва Онегина? Оказывается, через повторение суточного круга. Вот он ложится, вот с накинутой простынкой приходит к нему дежурная девушка для секса (секс обозначен характерными женскими вскриками из-под простынки), вот его одевают, кормят, вот дежурный танец на балу, вот он снова дома – раздет, уложен, вот дежурная девушка… Трехкратный повтор этого с каждым разом все более постылого суточного круга создает красноречивый образ однообразия и бессмыслицы. Всё лаконично, эстетически вкусно, без признаков пошлятины.

Думаю, степень смысловой и художественной насыщенности образа, метафоры или символа зависит, прежде всего, от способности художника обобщать, умения видеть в частном общее и типичное, искать, находить и переводить на сценический язык не только то, что есть в тексте, но и то, что было бы наиболее характерным для предлагаемых обстоятельств, в которых существуют персонажи. Так в имении Онегина появляется шикарная волчья шкура с кровожадно разинутой белозубой пастью, и появляется как вполне логичный охотничий трофей в помещичьей усадьбе. Онегин (Павел Поляков) смотрит в волчьи глаза, укрывается волчьей шкурой… Да потому что хищник! И это прекрасно читается.

Он и Ленского-то не убивает, а пристреливает, может быть, просто из интереса: а каково, мол, оно – человека завалить? У Пушкина «Лепажа стволы роковые», а здесь каждому по «макарову». У Поэта «Ужасный век, ужасные сердца», ну а нам, пожалуй, достался «Ужасней век, ужаснее сердца…» А по сути, во все времена одно и то же. Когда-то в нашем театре шла комедия древнего римлянина Плавта, в ней было: «Изменчив мир, но неизменен человек». Вот на этой неизменности человеческой природы в меняющемся мире и построил свой захватывающий спектакль режиссер Кулябин.

Конечно, спектакль не звучал бы без полной актерской самоотдачи. И тут все на высоте. И Ленский (Сергей Богомолов), которого мы видим восторженным графоманом с набитыми мелом карманами, готового записывать за собой каждое слово – на стенах, стульях, столах, на полу… И жеманница Ольга (Валерия Кручинина), у которой нет ни слова, но хихоньки-хахоньки без меры, к месту и не к месту, а жизнь – сплошная фотосессия. А уж циник и провокатор Зарецкий (Георгий Болонев), этакое новосибирское эхо Гоши Куценко, куда как узнаваем, - без таких плотоядных любителей человеческой свежатинки «энциклопедия нашей жизни» была бы неполной. Единство стиля актерского существования находится в этом спектакле в редкой гармонии с общим художественным образом спектакля.

Да, актеры работают прекрасно, и все они в отличной творческой и физической (что немаловажно) форме, но спектакль все же насквозь режиссерский, режиссура прессингует, заполняя собой бОльшую часть сценического времени и пространства. И невольно сожалеешь: как, оказывается, давно мы не видели актерских спектаклей. Когда, по Станиславскому, режиссер не боится «умереть» в актере и именно через него, через его мастерство и личностную полноту, а не постановочную изобретательность реализует свой замысел. Так было в «актерских» театрах великих режиссеров Товстоногова, Ефремова… Время, что ли, такое? Но если и впрямь всё идет по спирали, то увидим еще и выдающиеся актерские работы.

Хотелось бы снять с «Красного факела» еще одно обвинение: дескать, у тех, кто не читал роман, может сложиться неверное впечатление. Но, господа, театр – не замена чтению! Пушкина-то все-таки, если вы нормальный русскоязычный человек, надобно читать! Для совсем ленивых – пожалте! – на второй странице программки и в интернете краткое содержание. Театр же ставит себе задачу навести крепкие мосты – духовные, нравственные, интеллектуальные – между классиком и сегодняшними нами и в данном случае успешно с ней справляется.

Давно заметил, что каждый фестиваль несет в себе некую интригу: кто лидер? И если когда-то возникали спорные ситуации, то «Онегин» из Новосибирска на XXI Пушкинском сомнения в лидерстве упразднил. Впрочем, будет еще последний фестивальный день и спектакль «Дубровский» замечательного Геннадия Тростянецкого в Пушкинских Горах.

Вик. Яковлев